Поколение, опаленное войной

В школе в течение трех дней, собирали учеников и разъясняли ситуацию. Мужчины начали уходить на фронт. Начало августа – разгар страды. Мой отец, Башаров Гайнутдин, работал на лобогрейке (прим. ред: жатвенная машина). Он только приступил к работе, как его самого и его брата забрали на фронт. Сначала отец был в Суслонгере. В январе, после обучения, его забрали на фронт. Место отца на лобогрейке заняла его сестра Наиба апа. 
Трудная жизнь детей военных лет началась с того самого июня 1941 года. Сельская детвора и подростки, вместе с женщинами и стариками начали работать в колхозе. 
Назима апа – наша учительница, водила нас, подростков выдергивать горох. С самого края села и до улицы Руша мы выдергивали горох и складывали в кучу. Наверное, среди полыни и осота нас, детей, даже не было видно. Вдоль дороги, ведущей в деревню Старый Байлар, росли колхозные овощи. Мы их пололи, по осени собирали морковь и свеклу. 
В 1942 году на участке за больницей и до деревни Урыс посеяли кок-сагыз. (прим ред: каучуконосное многолетнее травянистое растение). Здесь не должно было быть ни единого сорняка. Территорию для обработки этого растения поделили на каждого трудоспособного человека, в том числе и на детей. Сначала собирали желтые цветоносы и сдавали их государству, затем плоды, их тоже сдавали. Про это растение говорили, что оно необходимо для изготовления колес самолетов. Кроме этого, на наши плечи легла и ответственность за прополку полей зерновых. В тот же год на поле перед селом Тулбай засеяли коноплю. Ее мы выдергивали и связывали в снопы. Когда там работали, мы всегда были сыты, потому что ели семена конопли. Но с собой их нельзя было брать. Нас постоянно проверяли, если попадешься, грозила тюрьма. 
В следующие годы уже начинали жать серпами. Если оставишь колосья, заставляли их добирать. Ежедневная норма для детей – 18 соток земли, для взрослых – 25. Фаузия Хисматуллина ежедневно взвешивала, проверяла. Если выполнишь суточную норму, тебе дают 250 грамм муки. Для того, чтобы не остаться без муки, мы работали с раннего утра и до позднего вечера, старались выполнять норму. Нередко оставались и ночевать. Мальчики и девочки рядами ложились на соломе, тесно прижавшись друг к другу (ночи были холодными). Днем мы вязали снопы, ночью их молотили. Молотилку забрали на поле, нам было очень удобно подавать снопы туда. Наша бригада была дружной, мы всегда помогали друг другу. Возвращаясь с поля, тащили домой огромный куст сухого орешника для того, чтобы запечь картофель (тогда его было много). До начала учебного года каждый день ходили на работу без опозданий. Бригадир Мусавир абый никода не повышал голоса. «Деточка моя, сегодня идем вязать снопы, останемся на ночь, позаботься о еде», – предупреждал он. Был очень требовательным, никто не смел ослушаться его. Амир Яппаров до рассвета молотил хлеб. Его любимая фраза была: «Давай, давай, давайте быстрей работать!». 
В 1943-1944 годах подростки, женщины и старики копали траншеи. Эта делалось для того, чтобы на овощные и хлебные поля не заходила скотина. Каждому выделяли норму – определенный метраж. В своем хозяйстве и огороде трудились по ночам. Заборы наших подворий сгнили или были использованы на дрова. Отмечу, наши деревенские мальчишки были уважительными к нам. Они жалели нас, девчонок. Никогда мы не слышали от них каких-то обидных слов в свой адрес. Все тяжелые работы они брали на себя. Нам было очень трудно, жили впроголодь. Тем не менее, работали старательно, жили по совести.
С первых месяцев военных лет окна на ночь стали плотно занавешивать, видимо, береглись от воздушного нападения. Категорически запрещалось включать свет. Нас постоянно проверяли «ночные» сторожа. Лишь только увидят свет, сразу же стучат в окна, ругают. Учителя несли ответственность за работу с населением, сообщали о новостях с фронта. 
Каждое хозяйство должно было оплачивать налог и записываться на военный заем. За одну овцу надо было сдавать 25 литров молока или 1 кг сливочного масла, а за корову – 250 литров молока в год. Были случаи, когда у сельчан, которые не работали в колхозе, уменьшали территорию земли, оставляя хозяевам только по 24 сотки. Питались в основном картошкой. Весной ели полынь, сурепку, щавель и даже мерзлую картошку, оставшуюся с осени на поле. 
В первую военную зиму государство начало собирать с населения одежду и обувь для фронта. У каждого хозяйства был свой наряд, в зависимости от того, сколько голов скота оно содержит. Как минимум, надо было связать 4 пары варежек или носков. Помню, что заставляли вязать перчатки с тремя пальцами.
Осенью 1942 года из Москвы приехали эвакуированные семьи. К нам домой заселили трех мальчишек. Саша был на пару лет старше меня, плохо одетый, выглядел опухшим. Сейчас думаю: он, наверное, казался опухшим из-за того, что был голодным и плакал ночами. Другие два мальчика худощавые, хорошо одетые, даже обувь была добротной. Одного звали Витя, другого – Митя. Они не понимали по-татарски, мы не знали русский, сейчас даже и не вспомню, как же мы общались. Запомнилось, что Саша вместе с нашей мамой ходил в лес за щепками, помогал носить воду. Мама искренне жалела его, как-то за ночь сшила ему брюки из новой сатиновой рубашки отца. 
Вечерами мы садились возле железной «буржуйки» и жарили на ее стенах картошку. Кусочки прилипали к печи, когда картофель был готов, ломтики легко отделялись, затем так же обжаривали вторую сторону. У соседки Сании апа жили три женщины-инвалида. Я часто помогала им: таскала воду из колодца. Эвакуированных людей у нас продержали недолго, их отправили в Мензелинск. 
Чтобы помочь матери (она долгие годы была санитаркой), я работала в сельской больнице. В 1942 году туда привезли раненных солдат. Их надо было вылечить за короткое время. Каждый день я надаивала молоко для солдат (в хозяйстве больницы были коровы Зойка и Буренка), а Закия апа – повар, готовила молочный суп. Наши врачи смогли быстро поставить солдат на ноги. Помню, нам говорили, что они вновь ушли на фронт. Врачи были грамотными, опытными. Они славились не только в нашем селе, но и в близлежащих деревнях. 
Мы все жили надеждой: скоро война закончится, отец вернется, мы заживем как прежде. Однако из нашей семьи никто с войны не вернулся: ни отец, ни его брат Агляметдин (был танкистом). Отец пропал после боев подо Ржевом. Остался на полях сражений и брат мамы Абдрахман Сагдиев. В 1944 году пришла бумага, в которой было написано: «Ваш сын, Абдрахман Сагдиев награжден орденом «Красная звезда», ему присвоено звание капитана».
Для нашей семьи самые тяжелые дни начались после окончания войны. Во-первых, мы потеряли близких, стали сиротами, во-вторых, все дети поделились на тех, у кого есть отцы и на тех, у кого их нет. Тем, кто остался без отца, нужно было работать и работать, чтобы не голодать, чтобы как-то жить. Но и в самые трудные годы люди помогали друг другу. Не устаю благодарить всех своих односельчан, тех, кто был рядом с нами, поддерживал нас.». 

Воспоминания со слов матери записала Насима Гарипова.

Фото предоставлено автором.

Назиля Гайнутдиновна в 1951 году вышла замуж за Галиахмета Хазиевича Хазиева, 49 лет они прожили душа в душу, вместе вырастили пятерых дочерей. Галиахмет абый был ветераном войны, 24 года руководил колхозом «Ярыш», в 2000 году ушел из жизни. В 2019 году не стало и Назили Гайнутдиновны.